Форум » Выдающиеся атлеты » Ещё раз о Юрии Власове » Ответить
Ещё раз о Юрии Власове
Дилетант: Размышляя о Юрии Петровиче дальше, обратимся к ценнейшему свидетепю - Пеньковскому Евгению Александровичу (1940-2008) и к его удивительной книге "Магия счастливого помоста". К одной из её изумительных глав. "Аналогия антиподов Память, ты снова тревожишь меня. Как забыть это? После окончания института физкультуры в Омске мне посчастливилось распределиться не куда-нибудь, а прямо в Москву, во «второй дивизион» команды мастеров штанги ЦСКА. Мечта сбылась, и теперь зависело только от личных качеств, на что способен и кем стану. Радовался, что вошел в двери дома лучших силачей страны и мира, решил постараться подольше не выходить. Знал, что они для выхода открываются легче, чем для входа. Имена Аркадия Воробьева, Трофима Ломакина, Сергея Лопатина, Николая Мироненко, Леонида Жаботинского и Юрия Власова были, как говорится, у всех на устах. Это было время, когда самый сильный в мире атлет, победивший Пауля Андерсона, но проигравший Жаботинскому в Токио, заканчивал свои «ударные» тренировки, а будущий писатель Юрий Власов еще «не поспел». Хотя по первым газетным и журнальным публикациям было видно, что человек талантлив и весьма неординарен как повествователь и историк. Со всеми атлетами я подружился быстро. Силой Бог не обидел. Приседал со штангой, перед весом которой даже сильнейшие тяжеловесы пасовали. К тому же умел петь, танцевать, играть на разных музыкальных инструментах, подражать голосам великих людей прошлого и настоящего. Поэтому известные спортсмены удивлялись такой разносторонности и охотно общались со мной. У многих из них я учился не только технике поднятия штанги. Так же, как и мои кумиры, старался меньше заботиться о личном комфорте, а больше думать об атрибутах профессионального спорта, где признается и уважается по большому счету в первую очередь мастерство и сила. От этого и добровольное самоистязание на тренировках, отказ от всевозможных «лейтенантских удовольствий». Все ради будущих больших побед! Примером и эталоном для меня, естественно, был Юрий Власов, который с 1959 года для всех спортсменов мира являлся символом высокого интеллекта, мужества, силы духа и воли. При этом Юрий Власов был образцом нового, всесторонне развитого человека. Разумеется, что мне, как и многим другим труженикам «железного жнивья», хотелось как можно ближе познакомиться с этим легендарным богатырем на все времена. Сблизились мы с ним прямо-таки загадочно в старом зале тяжелой атлетики ЦСКА. На закате своей спортивной славы Юрий Петрович старался приходить на тренировку именно тогда, когда все атлеты заканчивали занятия. Или по привычке, или потому, что после проигрыша на Олимпиаде в Токио богатырь решил полностью посвятить свою жизнь литературе. Поэтому много просиживал за печатной машинкой, продумывал и выстраивал сюжеты. Корпел над каждым словом, шлифовал предложения. Недосыпал. И на тренировки приходил вялый. Работал, в основном на малых для себя весах. Правда, большинство поклонников выдающегося тяжелоатлета не знали, что он готовит себя к профессиональной писательской деятельности и очень давно находится между штангой и пером. Но болельщики все еще ждали от Юрия 600 кг в троеборье. Так что в то далекое августовское лето 1966 года Власова по-прежнему манило «железо», и при нем неизменно присутствовал его тренер Сурен Петросович Богдасаров. У входа в спортивный зал знаменитый дуэт шумно осаждала толпа верных болельщиков, поджидали назойливые журналисты. В тот день ждал атлета, его тренера и я, чтобы спросить разрешения потренироваться вместе с Юрием. На мой вопрос, можно ли осуществить мою заветную мечту, Власов вполне доброжелательно ответил, что не возражает разделить «железные труды» с коллегой по грифу, но в свою очередь предложил представиться. – Как звать-величать изволите, уважаемый?! Откуда будете и в каком воинском звании пребываете? – с улыбкой спросил меня капитан Власов. Я вкратце изложил свои анкетные данные. Из моего устного досье, самого великого в мире атлета, прежде всего, заинтриговала моя звучная фамилия. Несколько высокопарно он пояснил: – Ну что, сибиряк?! Знаменитая у тебя фамилия – Пеньковский! По аналогии антиподов, у меня тоже не лучше – Власов! Помнишь? Во время Великой Отечественной этот вояка фашистам продался с потрохами. Но я, как тебе известно, от «грязи» свою фамилию победами «отмыл»! Теперь ее никто не ассоциирует с предателем-генералом Власовым и его соратниками, именуемыми в советском народе - «власовцами». Так что и тебе, Евгений, желаю успеха в «отмывании» пока не очень прекрасной фамилии – Пеньковский, был такой предатель – разведчик Олег Пеньковский. Я в шутку посетовал, мол, все только и знают, что ассоциируют мою фамилию с разведчиком-предателем. Рассказал ему о том, что мой хороший знакомый писатель Юлиан Семенов говорил мне, что будто бы в недрах архивов наших спецслужб есть документ следующего содержания. И я громко заговорил сухим официальным голосом: «ЦРУ – в адрес руководства КГБ. Убедительно просим вас передать правительству России нашу просьбу – внимательно и с участием отнестись к предательству резидента русской внешней разведки в Америке и других странах НАТО Олега Пеньковского. Он, на наш взгляд, своими преднамеренными действиями, безусловно, помог предотвратить возможное начало третьей мировой войны. Мы, благодаря вашему и нашему агенту Пеньковскому, узнали и стали понимать, что русские имеют колоссальный запас атомных боеголовок и средств их доставки. Поняли – сатисфакция, неизбежна! Что же касается секретных данных по ПВО РФ в системе опознавания летающих объектов «свой чужой», то мы были информированы об этом ранее из других источников. Считаем, что за свои действия полковник Пеньковский может быть представлен, по вашим меркам, к званию Героя Советского Союза,, что может, явится предметом для его реабилитации, хотя бы в глазах родных и близких. В целях дальнейшего сотрудничества разведсообщества США и Службы внешней разведки России, просим содействия и поддержки. Директор ЦРУ». Кроме того, я высказался, что лично против реабилитации моего однофамильца полковника Пеньковского, ибо путем предательства нельзя не только созидать что-то новое, но и невозможно даже пытаться примирить русских и американцев, во взглядах на проблемы геополитики. Притом убежден, что предатель – всегда по своей сути душепродавец и даже лицемер. А еще 16-й президент Соединенных Штатов Авраам Линкольн утверждал, что лицемер – это человек, убивший своих родителей… и просящий о снисхождении на основании того, что он сирота. Пусть американцы, если хотят, крепят свои ряды изменниками и прочими вероломцами. Хоть целуются с ними, мне на это почти наплевать. Власов согласился с такой постановкой вопроса и сказал: – Ох, ты Евгений, даешь! Дался тебе этот полковник Пеньковский? Тьфу, на него! Надеюсь и верю, что твои, дружище, успехи в штанге не за горами. Юрий протянул мне свою могучую руку и мы с великим удовольствием, обменялись крепким рукопожатием. А потом зазвенело «железо». Каждый стал заниматься своими любимыми тяжелоатлетическими упражнениями. Юрий – жимом штанги из-за головы и сидя в наклоне, а я – тягами и приседаниями. В перерыве между подходами к снарядам снова разговорились: – А вы знаете, Юрий Петрович, что фамилия старшего лейтенанта Жаботинского тянет за собой целый шлейф преступлений сионизма? Только тянется он не от Леонида, а от сиониста Владимира Жаботинского. Именно в честь него, как одного из основоположников сионизма, названы центральные улицы во многих городах и весях Израиля, в том числе и в Тель-Авиве! – Как-то не соотносил их фамилии, но аналогия интересна! Спасибо, поручик, за информацию! – И мы оба рассмеялись по поводу фамилии товарища по команде, который давно «отмыл» высокими достижениями в мировом спорте свою «скомпрометированную» в прошлом тысячелетии фамилию. К слову, с легкой руки Власова многие меня в команде тяжелоатлетов стали называть «поручик». Против красивого исторического воинского звания я не возражал. Поручик так поручик. Да и теперь, когда в исторических повестях и романах попадается мне это прекрасное звание, окутанное ореолом романтики, олицетворяющее юность, стремительность и порыв, самоотверженность и верность долгу, галантность по отношению к дамам, я вспоминаю молодость, друзей и незабываемые события своей жизни. После того приятного знакомства в армейском спортзале Власов сделал много хорошего и полезного для меня. Он не только учил меня уму-разуму в штанге, но и помогал разбираться в литературе, искусстве, давал почитать редкие книги. Я тоже старался в долгу не оставаться, чем мог, тем и помогал выдающемуся спортсмену. Вплоть до того, что разыскивал для него редкие книги, и добывал – о, проза жизни нашей! – столь необходимое для атлета пропитание. Например, покупал по знакомству его любимую рыбу треску. Постоянно охотился для него, за дефицитной по тому времени, обувью 49-го размера. Смешно? Это сейчас, а в те далекие времена, обувь баскетбольного размера днем с огнем было не отыскать на магазинных прилавках! Не ходить же бывшему первому атлету в мире, по столице босиком, не индус ведь какой-нибудь. Однажды вместо кожаных туфель подарил Юрию две пары баскетбольных кед 51-го размера, что доставило ему великую ребячью радость. После «добровольного» увольнения из армии, так и не выслужив «офицерский пенсион», Юрий Власов полностью отдал себя литературе, постижению искусства писать. В его активе уже тогда, в 6О-х годах, было несколько новелл на спортивную тему и даже романов. – Учусь, поручик, шлифовать слово, фразу. Где-то получается, а в основном правка, бессонные ночи со своими литературными героями, – говорил мне в сердцах Власов. Сожалел, что пишет в ящик стола, и что его почти не печатают. В доверительных, приватных беседах всегда утверждал: наступят другие времена, и его книги обязательно увидят свет и никогда не будут подолгу залеживаться и пылиться на полках. Уверен, что тираж любой книги - будет нарасхват. – Может быть, я и не доживу, старик, до этого времени! А ты моложе, увидишь, что я был прав. У меня каждой книжки – четыре-пять копий рукописей, хранятся они у надежных людей. Если со мной вдруг что-то случится, все мы ходим под Богом, вот тебе адреса. Запомни. Пароль Кан Шен, ответ Шен Кан (был такой руководитель госбезопасности в Китае – Кан Шен), – проинформировал меня Власов и, перекрестившись, дал бумажку с зашифрованными адресами. К великой радости многих, Юрий Власов стал признанным писателем при жизни. Книги его, как он и предполагал, стали бестселлерами, на полках они не залеживаются.Спасибо Юрию Петровичу за то, что своими действиями в спорте и литературе совершил революцию в общественном сознании. Это он заявил однажды на весь мир, что «сила, как и разум, развиваются бесконечно!». А это значит, что вопреки мнению большинства, высокий интеллект и огромная физическая сила, вполне могут совмещатся в одном человеке. В быту Власов прост, очень ценит остроумие и хорошую шутку. С ним никогда не бывает грустно или неинтересно. Ибо Власов не только человек-легенда, но и величайший интеллектуал и энциклопедист. Знания его приближаются, на мой взгляд, к огромнейшей цифре – десять в двадцатой степени. С Юрием Власовым мы охотно вращались в мире искусства, часто общались с актерами." Из главы (неполной, я привёл её не до конца) что-то не сильно явствуют ни власовская токийская скорбь, ни горькое разочарование в жизни, ни жестокая травля безгрешного Власова подлой "присыпкинской" ратью. Окопался себе Юрий Петрович во "втором дивизионе" мастеров штанги ЦСКА и в ус не трубил! Стипендию у него отобрали? А зарплата инженер-капитана? И зарплата инспектора-инструктора по спорту? Что ли отобрали и их? Ничего же понять невозможно! Вернее - очень даже возможно. Если, конечно, принять во внимание власовские весёлость и сытость. Фраза Пеньковского "После «добровольного» увольнения из армии, так и не выслужив «офицерский пенсион»....." - слово "добровольного" зачем-то в кавычках. А не добровольного, что ли? Ну-ка, что там сам Власов пишет об этом в КНИЖИЩЕ КНИГ? Так и есть: "Книги обрушились на мое сознание ледоходом. Некоторые из них вызывали подлинное потрясение. Я фантазировал, бредил, выдумывал… "В 1953 году я закончил Саратовское суворовское военное училище. В феврале 1959 года в звании лейтенанта закончил Военно-воздушную инженерную академию имени профессора Н. Е. Жуковского в Москве. С весны 1960 года и по май 1968 года я служил инструктором по спорту в Центральном спортивном клубе армии (ЦСКА). В мае 1968 года по личной просьбе уволен в запас из кадров Советской Армии. Последнее воинское звание – инженер-капитан." По личной просьбе. А следовательно - без всякого принуждения. И вообще, разве не положена была Юрию Петровичу хотя бы урезанная офицерская пенсия? Как-никак, множество лет на службе в рядах "непобедимой и легендарной". И не где-то там, лакированным адьютантом при штабном генерале - а фактически на передовой. В жарких неистовых схватках с соперниками - сплошь распроклятыми империалистами-извергами..... отсюда утрата здоровья. И, получается, всё это государством никак не оплачивалось - ой сомнительно! Дальше сверяемся с Власовым: "Помню рекорд в Днепропетровске. Я толкнул 210 кг. По тем временам это было чем-то невероятным. За кулисы ко мне пришел Н. и долго восхищался моей "техникой". Он был одним из ведущих тренеров. В Токио Жаботинский толкает 217,5 кг, и я с удивлением читаю в газете статью Н. Он сетует, что Власов не владеет "техникой" толчка и вообще не умеет тренироваться… Что это, один из способов заработка на жизнь или непорядочность?.. Впрочем, в те годы я и не такого "добра" навидался… Штанга на весах времени. Что характерно – никаких желаний сводить счеты, посрамить соперника. Только собрать шестьсот! Я рассчитывал отдыхом вывести себя на тот единственный результат и тогда атаковать, вломиться в него. Отдых оказался невозможным. В нем было отказано. Причины те же самые: если остаюсь в большом спорте, должен выступать, да еще по календарю. Особенно настойчивым в изживании меня из спорта оказался Гулевич – начальник отдела тяжелой атлетики армейского клуба. А ведь никто не поздравлял меня с победами столь горячо, как он. Спортсменом он никогда не был – похоже, не только спортсменом… В сборной команде страны этим в не меньшей степени был озабочен Воробьев. И уж как мог ему пособлял Дмитрий Иванов, штангист, ставший спортивным журналистом. А я нуждался в сбросе нагрузок, одном затяжном щадящем ритме без выступлений. Что значит выступать? Я не смел бы отделываться посредственными результатами и подтверждать тем самым "закономерность" своего поражения. Значит, стирать себя в бессмысленных выходах "ради зачета" на большой помост. Все выходы бессмысленны, если не открывают новую силу, не подводят к новой силе. Соревнования перемалывали бы силу, взводили бы на травлю результатами, а я и без того нервно измотан." Вновь к Пеньковскому: "На закате своей спортивной славы Юрий Петрович старался приходить на тренировку именно тогда, когда все атлеты заканчивали занятия. Или по привычке, или потому, что после проигрыша на Олимпиаде в Токио богатырь решил полностью посвятить свою жизнь литературе. Поэтому много просиживал за печатной машинкой, продумывал и выстраивал сюжеты. Корпел над каждым словом, шлифовал предложения. Недосыпал. И на тренировки приходил вялый. Работал, в основном на малых для себя весах. Правда, большинство поклонников выдающегося тяжелоатлета не знали, что он готовит себя к профессиональной писательской деятельности и очень давно находится между штангой и пером. Но болельщики все еще ждали от Юрия 600 кг в троеборье. Так что в то далекое августовское лето 1966 года Власова по-прежнему манило «железо», и при нем неизменно присутствовал его тренер Сурен Петросович Богдасаров. "А потом зазвенело «железо». Каждый стал заниматься своими любимыми тяжелоатлетическими упражнениями. Юрий – жимом штанги из-за головы и сидя в наклоне, а я – тягами и приседаниями." Ай да травля! По прошествии чуть ли не пары лет, опосля токийского поражения. Юрий Петрович весел, шумлив, хохотлив, остроумен. Ошиваясь во "втором дивизионе", о 600 килограммах даже и не вспоминает, на тренировки ходит, как вздумается. Валяя на этих тренировках дурака. Занимаясь любимыми вспомогательными упражнениями и соперничая с Пеньковским в добрых услугах друг другу. Никаких календарей выступлений. Богдасаров - рядом. "Присыпкиных" - словно бы никогда не существовало в природе. Живи не хочу! В конце "антиподной" главы, который я не привёл (и без того уж очень обильный получился отрывок) - Пеньковский вещает читателю, как шлялись они вместе с Власовым по народным артистам и прочей богеме, как спивали счастливые песни, удовлетворённые щедрым застольем.... А ведь Юрий Петрович ещё и пописывал. И не только "в стол", но и "на продажу". Вон, начитавшись книжек про дедушку Ленина, даже и конспиГацией захворал незаметно. Правда, конспирацией немного не ленинской, а с экзотическим китайским оттенком. И уволился Юрий Петрович из армии, из ЦСКА, из инспекторов-инструкторов по спорту - по личной просьбе, только весной 1968 года. То бишь через 3,5 года после токийского своего поражения! И всё это время..... Как, вообще, увязать воспоминания свидетеля Евгения Пеньковского с воспоминаниями самогО Юрия Петровича - о ненаглядном себе??? Ведь нестыковка же на нестыковке! И нестыковки не какие-то мелкие, а носящие принципиальный характер! Ох уж этот Юрий Петрович! Даже и врать не научился по-ленински - правдоподобно, с ленинской хитрецой. А ещё конспиратор. -------------------------------------------------------------------------- Десять в двадцатой степени чего? Бесполезных вычурных знаний, что ли? Или чего-то другого? Немало знал я и знаю людей ростом под 190 см и немного за 190 см. Неужто все они носили и носят обувь 49-ого "советского" (не "демократического") размера? Насколько я помню ответы этих людей на вопрос про их обувь - от 45-ого размера до размера 47-ого. А Власов - по собственному его признанию, кисти у него небольшие, не крупные. А стопы что ж? Подобные лыжам?
Дилетант: Уважаемый Леонид, мне кажется, уважаемый Александр хотел у Вас узнать, к какому примерно времени относится власовское выбрасывание мотоцикла из грязи. Если Аптекарь умер в 1984 году (прожил Михаил Лазаревич не сильно много - 62 года), то власовское героическое свершение произошло, естественно, раньше 1984 года. Но насколько? Есть ли ответ на этот вопрос в статье, отрывок из которой Вы привели? И если ответа нет, тогда остаётся только предполагать, что, скорее всего, Юрий Петрович в момент вызволения мотоцикла из грязи был ещё действующим спортсменом. Ну или "полудействующим" - это когда Власов на протяжении четырёх лет неплохо жил себе поживал во "втором дивизионе" ЦСКА. А дальше... если верить Юрию Петровичу, то из армии - в 1968 году - он ушёл не просто так. Но по состоянию здоровья. После чего для Юрия Петровича начались адовы испытания - тяжёлые проблемы со здоровьем, выматывающее душу тревожное ожидание звероподобных ГБшников... и много чего ещё. Чего никто не пожелал бы даже врагу. Поэтому крайне навряд ли, что власовский подвиг случился позднее 1968 года. И кое-что "на закуску". Юрий Петрович имел в собственности прекрасный автомобиль - 21-ю "Волгу". Вот и возил бы друзей на автомобиле, а не на чьём-то тряском мотоцикле. И ладно бы мотоциклетные неудобства касались только друзей - однако касались они и Власова. Оно, конечно, в мотоциклетной коляске тоже не так уж и плохо рассекать (пыльные и ухабистые) родные просторы. Но в автомобиле всё-таки лучше. Да и безопаснее.
Леонид: Уважаемый Дилетант, вот всё, чем я располагаю: http://www.mosoblpress.ru/regions/23/mass_media/3/106/item61457/ "Юрий КОЗЛОВСКИЙ Больше всего он ненавидел предательство Сегодня Михаилу Лазаревичу Аптекарю исполнилось бы 90 лет Он умер неожиданно и, считаю, рано. Хоронило его столько народу, что казалось порою: весь город решил проводить своего Мишу в последний путь. В почетном карауле у гроба, выставленного во Дворце спорта завода имени Калинина, стояли писатели, актеры, спортсмены, чьи имена могли бы украсить любое торжество или праздник. Но в тот день они отдавали почести человеку, которого жизнь вниманием таким никогда не баловала. Легенды спортивного Подольска Так что же все-таки значил для Подольска человек, чьи поступки вызывали при его жизни у одних восхищение, у других – недоумение, у третьих – зависть? Каким он был – Михаил Лазаревич Аптекарь? При всей его непростой, взбалмошной, порою просто неорганизованной жизни он мне казался всегда человеком праздника. Умел устраивать его для себя, но больше всего радовался, когда мог подарить праздник другим. Вот на летней открытой эстраде городского парка он проводит показательные выступления тяжелоатлетов. Начинает с пролога, в котором сам, невысокий, худощавый, с легкостью и некоторым даже шиком, «жонглирует» двухпудовыми гирями. Он вообще считал, что соревнования по боксу, штанге, борьбе надо устраивать только на стадионах или эстрадных площадках. Фестивали, турниры, матчи дружбы - сколько их было проведено Аптекарем на стареньком и таком любимом подольчанами стадионе «Торпедо». Уверен, при одном упоминании о нем у моих сверстников сладко замрет сердце, а в памяти зазвучат старинные танго, под звуки которых неслись мы от своих домов на прикрученных к валенкам или сапогам «гагах», «канадах» на лучший в мире каток. Не помню вечера, чтобы зимой в маленьком кабинете стадиона не появлялся Аптекарь. Его тоже влекло это танго, и он каждый день шел на праздник юности и любви. А устные его вечера с рассказами об истории Подольска, на которые собирались в зале Дома культуры Карла Маркса? Их ведь тоже только праздниками и назовешь. Я не историк, но одно для меня бесспорно. Все в своей жизни делал Михаил Лазаревич совершенно бескорыстно, увлеченно, а если в чем-то и ошибался, что ж, живой был человек, не мумия. Когда по инициативе Аптекаря завела газета на своих страницах новую рубрику «Из истории спортивного Подольска», злопыхателей тоже было предостаточно. А он, не обращая на них абсолютно никакого внимания, приносил один материал интереснее другого. Готовясь к рассказу о нем, я перерыл подшивки многих газет и журналов, где хотя бы вскользь упоминалось об Аптекаре. Но понял вскоре, что иду не тем путем. Решил обратиться к людям, близко знавшим Михаила Лазаревича. Из их рассказов выбрал самые, на мой, конечно, взгляд, интересные отрывки, с разных совершенно сторон характеризующие этого человека. - Идем мы, - вспоминает мастер спорта по борьбе Н.Наумкин, - в спортивной колонне на городскую демонстрацию. Осень. Погода холодная, первый снег на асфальте лежит. Аптекарь впереди колонны физкультурников ПНИТИ шагает такой же пасмурный, как этот осенний день. Вдруг останавливает нас и, хитро подмигнув, говорит: «Ну что, ребята, докажем всем, что истинные богатыри именно в нашей колонне идут?» - «Как мы это, интересно, докажем?» - спрашиваю. «А очень просто. Предлагаю всем раздеться до пояса и так по всему городу и мимо трибуны пройти». Что мы к восторгу Михаила Лазаревича и сделали. - Представьте себе довоенный Подольск, - рассказывала мне пенсионерка, бывшая инженер-конструктор электромеханического завода Клавдия Семеновна Хмелевская. - Зимнее утро, город белый от снега. Идут мне навстречу трое мальчиков: Петя Солнцев, Миша Аптекарь и третий их друг Митрофанов. Редкие это были ребята. Красивые, честные, порядочные. Миша после школы в Институт востоковедения поступил и всех нас ошеломил, когда появился на улицах города с новым своим другом японцем. Знаете, за что мы, девчонки, Аптекаря любили? Если идет он с компанией девчат с танцев, всем обязательно цветы подарит. Но это так, штрихи к портрету. Я вот о чем хочу обязательно сказать. Недруги Мишины очень любили напоминать, что воевал он в штрафном батальоне. Да, это так. Но почему он туда попал? Девчонку молодую от знатного подлеца спас. Вот и законопатили Мишу в штрафбат. У него чувство мальчишеской чести на всю жизнь осталось. По-разному в мае сорок пятого домой возвращались. Кто с «сидором», импортным барахлом набитым, кто с чемоданчиком увесистым. Аптекарь пришел весной сорок пятого в родной го род в обмотках и плохонькой шинели. Это был весь его багаж. Сколько рассказов... О том, как спас Аптекарь деревянное распятие Иисуса Христа, как собирал на встречи спортсменов различных поколений, как раскритиковал писателя Германа Нагаева за допущенные им неточности в историческом романе о Подольске... Я еще вернусь к этим и другим воспоминаниям земляков о Михаиле Лазаревиче. Но меня больше всего интересует вопрос, зачем это все ему было надо? Ведь единственным капиталом, который он частенько наживал, были разной величины неприятности. Что двигало им? Честолюбие? Желание во что бы то ни стало утвердиться в роли некоего подольского летописца? Стремление сшибить на том или ином предприятии деньгу? Чего, чего, а злата-серебра у него никогда не было. Скромные костюмчики, видавшая виды обувка, простенькие рубашки или футболки - вот весь небогатый гардероб заслуженного тренера, судьи международной категории, непререкаемого авторитета в вопросах истории отечественной и зарубежной тяжелой атлетики. Есть несколько затертое, слишком часто употребляемое всуе слово «подвижник». Если бы в Подольске объявили конкурс на право называться им, претендентом номер один был бы, на мой взгляд, Аптекарь. С ним рядом работали интересные, яркие личности. Но Миша (очень мне хочется так его называть) при всей неброскости своей внешности, небольшом росте и обычном, небогатырском телосложении был тем не менее самой колоритной фигурой. Его уважали. Любили. Побаивались. Упрекали за резкость суждений, а они шли только от одного - боли за судьбу города, его истории. Больше всего он ненавидел предательство. Помню, как ворвался Аптекарь к нам, борцам-юношам, на тренировку и прокричал гневную отповедь тем, кого сманили выступать на первенстве области за общество «Динамо». - Вы пацаны, но вы - «торпедовцы». И потому поедете на эти соревнования и будете стоять насмерть против предателей, - так закончил он яркую свою речь. Еще несколько моментов. В любой компании с появлением Аптекаря центр интереса тут же перемещался к его личности. В спортивном мире разные встречаются люди. Хватает и таких, к чьим рукам непременно «прилипают» денежки то от командировочных, то от судейских или суточных. Так вот здесь Аптекарь честен был кристально. Он просто по природе своей, мне кажется, не мог ни в чем сжульничать... Его заслуга в том, что в Подольске дважды проводилось первенство России по штанге. Все же знали, если за дело берется Аптекарь, значит, будет все на высшем уровне. Он ведь даже рядовые квалификационные соревнования умел превращать в праздники. И всегда вручал победителям книги. Он вообще считал, что книга - лучший приз для любого спортсмена... Нет, читатель, ни в коей мере я не хочу изобразить Михаила Аптекаря идеальнейшим человеком. Хватало, конечно, и у него недостатков. Порою с ним невозможно было разговаривать, его максимализм доводил собеседников до горячего каления. Но все же это тот случай, когда недостатки еще ярче подчеркивают достоинства. Просто не надо врать об этом человеке. Приписывать не совершённые им поступки, присваивать воинские звания, которых он никогда не носил. Ему и его лейтенантских погон достаточно, и ранений, полученных на передовой, хватило на всю оставшуюся жизнь. И все-таки. За что его так любили? - Не ломайте вы голову, - сказал мне в очень давней нашей беседе мудрый Юзбашев. - Все очень просто. Потому его и любили, что сам он людей любил. Он, мне кажется, как Высоцкий, не в то время родился. Им бы обоим вот сейчас работать и жить. Они оба в сущности и были настоящими демократами. В домашней коллекции Юзбашева был единственный в Подольске экземпляр жетона, которым когда-то награждали конькобежцев на Пахре. Это - презент Аптекаря, который, по словам Ивана Сергеевича, больше всего в жизни любил дарить. Но самый ценный подарок все же хранился у старого друга Михаила Лазаревича - Петра Гавриловича Солнцева. Имею в виду школьную стенгазету, в которой юный Миша Аптекарь написал такие строки: «Мне хочется смеяться - от радости, что мне семнадцать лет, что грядущее сулит много хорошего. Хочется дружить долго, любить крепко, хочется делать что-то хорошее, создавать что-то большое и нужное...» Тому довоенному мальчику нечего бы сейчас было стыдиться. Он прожил достойную жизнь. Еще штрих к портрету Михаила Лазаревича. - Нередко, - рассказал мне первый подольский мастер спорта по борьбе Борис Баклыков, -возил я Аптекаря в гости к Власову в Москву и на его дачу на Волге, неподалеку от Конаково. Однажды на мотоцикле с коляской, где в экипаже, кроме меня, оказались два этих друга, засели мы на проселочной дороге. Я за рулем газую, Миша стоит сбоку, комментирует ситуацию, а Власов пытается вытолкать мотоцикл из грязи. Первые попытки оказались неудачными. Аптекарь так ядовито прошелся про подходы чемпиона к тяжести, что рассвирепевший Власов буквально выкинул мотоцикл вместе со мной на сухую дорогу. Дружбе этой Аптекарь был верен всю свою жизнь, не оставляя прославленного атлета и в самые трудные для него времена. За что, кстати, однажды и поплатился. Шло первенство страны по штанге, на котором Михаил Лазаревич был главным секретарем. Видит, в зал входит Власов. Аптекарь берет микрофон и объявляет: «Дорогие любители тяжелой атлетики, хочу вас порадовать. На наши соревнования пришел знаменитый тяжеловес, герой олимпиад и многочисленных международных турниров, неоднократный чемпион мира...» и так далее. Чиновникам из Олимпийского комитета, которые присутствовали на соревнованиях, такое не понравилось. Один из них подходит к Аптекарю и грозно спрашивает: «Кто вам позволил без разрешения главного судьи соревнований делать такие объявления?» Михаил Лазаревич прекрасно знал, что за чин перед ним стоит. Знал он и о том, как вокруг его друга сознательно накаляется обстановка, а потому, не сдержавшись, такое сказал чиновнику от спорта, что у него глаза полезли на лоб. Отойдя от судейского столика, высокий гость собрал своих прихвостней и запретил приглашать Аптекаря на республиканские и союзные соревнования. Кто потерял от этого? Только спорт, особенно тяжелая атлетика. О феноменальных познаниях Михаила Лазаревича в ее истории я уже говорил. Добавлю только вот что. На Олимпийских играх в Москве Аптекарь был главным специалистом по работе с прессой. Провели тогда для интереса такой эксперимент. Вопросы, которые задавали журналисты, вводили в компьютер. Но ответы он выдавал намного позже стоявшего рядом и улыбающегося Аптекаря. Я знаю, как долго работал Михаил Лазаревич над книгой об истории мировой тяжелой атлетики. Да разве я один знаю об этом? В подвале Дома культуры имени Карла Маркса, где Аптекарь тренировал штангистов, часами после занятий сидел он за письменным столом, не разгибаясь. Кто только из моих друзей и знакомых не заставал его за этой работой. Наконец книга была написана. Серьезный научный труд читался в исполнении Аптекаря увлекательно и легко. Но сколько нервов помотали ему в издательстве. Как искромсали, изрезали этот уникальный материал. В итоге вместо фундаментальной работы вышел справочник по истории тяжелой атлетики. Это, считают многие, и подкосило Аптекаря. О многом мне еще рассказывали земляки. Не привожу все эти истории по одной причине. Носят они такой характер, что не должны стать достоянием широкого круга. Одно могу заметить. Не было ни одного человека, кто бы сказал дурное слово о нашем прекрасном земляке".
Дилетант: Уважаемый Леонид, хорошая статья. Оказывается, Аптекарь мог играючи жонглировать двухпудовыми гирями. По крайней мере, в молодости. А на войне был в штрафбате. Что до справочника, то: "Наконец книга была написана. Серьезный научный труд читался в исполнении Аптекаря увлекательно и легко. Но сколько нервов помотали ему в издательстве. Как искромсали, изрезали этот уникальный материал. В итоге вместо фундаментальной работы вышел справочник по истории тяжелой атлетики. Это, считают многие, и подкосило Аптекаря." Вот бы почитать оригинальную версию справочника Аптекаря. Которая, вероятно, где-то и у кого-то осталась. Советские же издатели - они кромсали и вымарывали любую "безыдейность". Правда, смотря у кого. У именитых писателей издателям что-то вымарывать было не так-то просто. А вот у писателей неименитых - Аптекаря или, допустим, Власова - это пожалуйста. И я под неименитостью Власова имею в виду его неименитость не спортивную, а литературную. C Аптекарем же издателям было и того проще. Ибо если и имел он именитость спортивную, то довольно-таки ограниченную. Литературной же именитости Аптекарь не имел вообще.
Дилетант: "Полирую мостовые ботинками. Хриплым дыханием пытаюсь обогнать свои шаги. Кружится голова. Еще не хватало, чтобы я свалился в обморок. И это я?! Я – самый сильный?! Я, который всей огромностью силы беспомощен?! Но жалким, быть жалким?.. Ноги листают страницы улиц." Прочитал я уже больше 100 страниц "Солёных радостей". Весь в предвкушении долгожданной развязки. Но Юрий Петрович развязку торопить и не думает - всё ещё полирует мостовые ботинками и листает ногами страницы улиц. Пытаясь хриплым своим дыханием обогнать (и тоже свои, а отнюдь не какого-то дяди) шаги. Без преувеличения - редкий по гениальности мастер изящной словесности этот Юрий Петрович. Описания процессов, явлений, характеров, чувств - точные, образные, переливчатые. Это вам не... Или не обращал я раньше на это внимания, либо.... но только теперь буквально заполонило русский язык паразитное глупое словечко "достаточно". И хоть кого ты слушай в СМИ - от уборщицы до академика. И все они - как один - так и гадят, так и испражняются данным словечком. "Достаточно сильный", "достаточно слабый", достаточно хорошо", "достаточно плохо", "достаточно богатый", "достаточно бедный", "достаточно сильный", "достаточно слабый", "достаточно гениальный", "достаточно бесталанный".... "достаточно зловредный"... "достаточно агрессивный".... и так - без конца. Кому достаточно? Для кого достаточно? Что ли самому носителю, для самого носителя "достаточных" качеств? Или же эти качества достаточны только для говорящего? Описывющего носителя "достаточных" качеств? И ведь ладно уборщица - что с неё взять! Однако академики и прочая "гениальность" "достаточностью" испражняются многократно обильнее даже и самой захудалой уборщицы. Не умея понять "гениальными"своими мозгами - как же они смешны и нелепы. Кто мне не верит - пусть сам послушает в СМИ любого из "цветов нации" "этой страны". И убедится, что я нисколько не преувеличиваю. ---------------------------------------- Разве можно представить хотя бы на миг милейшего Юрия Петровича испражняющимся "достаточностью" направо и налево, в дело и не в дело, по поводу и без повода? Не знаю, как кто, но лично я - к моему "удивлению" - представить подобное просто не в силах, не в состоянии.
любитель: Уважаемый Дилетант, Ваше восхищение огненным слогом Юрия Петровича достойно искреннего изумления. По-моему, приведённая Вами цитата вызывает сомнение в здравом рассудке её автора. "Полировать мостовую ботинками" - а метлу взять не пробовал? Или у ботинок более сильный полирующий эффект? "Хриплым дыханием пытаюсь обогнать свои шаги" - бессмысленное действие, если только автор не хотел, чтобы голова бежала быстрее ног. "Я, который всей огромностью силы беспомощен" - какую мысль пытается выразить Власов? И есть ли она у него вообще? "Но жалким, быть жалким" - тавтология. "Ноги листают страницы улиц" - смело: "Я снял с полки город и углубился в его чтение". Власов, увы, просто графоман. Самовлюблённый, занудный литературный бездарь. У него при всей начитанности так и не хватило ума понять, что его главный талант - тяжелая атлетика. А не писательство.
Дилетант: Уважаемый Любитель, почитайте вот это место из "Солёных радостей": "В последней попытке я не соразмерил усилие. Гриф завалился на шею и перекрыл вены. Я балансировал ногами, чтобы удержать пол. В этих кровавых сумерках важно было не потерять баланс. Штанга лишила возможности дышать. Любая задержка в таком положении увеличивает риск потери сознания. Ноги глубже и глубже увязали в досках помоста. Я не видел судей, зала и ламп. Я ловил ногами равновесие и старательно продвигал вес… В общем-то, я был приучен к такой работе. Обычный режим работы на закрытом дыхании. Знал его до мельчайших подробностей. Все ощущения были знакомы, даже шоковые. Тренировки с предельными весами просветили на этот счет. Главное – уложиться в считанные мгновения до того, как наступит шок. Я всматривался в этот мир вспышек, треска сухожилий, гудения мускулов и крови, фиксируя степени напряжения, переключения напряжения, исправляя все неточности тысячами других малых напряжений. Я ложился в мир напряжения, где все было известно, во всяком случае, не ново. И я гнал по нему вес. В жгучих сумерках я уже видел ту точку! Я должен был преодолеть участок, где мышцы передают усилие другим мышцам. Но эта другая группа мышц в данном положении не может развить предельную силу. Наивыгоднейшее положение для нее еще впереди. И если скорость недостаточна, вес застрянет. Я видел ту точку, узнавал эти напряжения. Я узнавал цвет, жар, стон. Я разворачивал мышцы, подкладывал мышцы и продвигал вес, продвигал… Стремительно изменялось давление на руки. Проскочить! Уйти спиной и отыграть несколько сантиметров! Но главное руки, руки!.. Я был оглушен мышцами. Они выкатывали вес в реве и натяжениях. Штанга ползла где то на уровне моего лба. Я слабел, теряя сознание, но все в моей машине было добротно налажено. Все подчинялось моим командам. Я проваливался в забытье, а мышцы продолжали гнать вес. Теперь все зависело от того, что случится раньше: потеряю сознание, или штанга пробьется вверх и судья даст команду: «Опустить!» Эту блаженную команду победы!.. Миг, когда замкнулись лопатки на моей спине, означал только одно: я опередил шок! Как поступать дальше, я тоже знал. Я умел ориентироваться в этой мгле. Команду судьи я не рассчитывал услышать. Я про себя вымерил секунды фиксации и бросил штангу. Но как уйти, не упав?! Я ослеп, я отчаянно удерживал равновесие. Я не видел судейских ламп, хотя они вспыхнули буквально под носом. Я стопами слушал доски помоста. Я дышал жадно и часто. Эти секунды свободы должны были вернуть сознание. Я был неподвижен. Я знал, что будет и как вести себя. Я твердил: «Стоять! Стоять!..» Улыбка стыла на губах. А потом ноги начали оживать. И я вернулся в мир тяжестью своего тела. Я почувствовал себя всего. И сразу увидел все: цвет, вспышки, зал, людей. И на меня обрушился рев. Я разжал зубы и засмеялся: победа! Сердце колотилось часто и громко. Громче всего был исступленный ритм сердца. Я еще ловил ногами равновесие, но с помоста уходил ровно и с нарочитой небрежностью… Я реализовал свой шанс. Через двадцать минут Поречьев поднял меня на разминку к рывку. И я убедился, как я плох." ----------------------------------------- Разве можно хотя бы в этом известном отрывке уличить Юрия Петровича в отсутствии у него литературного таланта? А гиперболические приёмы - как без них-то? Без них язык автора становится уныло недвусмысленным, определённым без вариантов. Лично у меня не возникает никакого отторжения при чтении образнейших вывертов Власова. Полировать мостовые ботинками - ну и что? Тем более, что от ходьбы по нему булыжник действительно полируется. Пусть и микроскопично - это усилиями одного человека. Многих же людей и за долгие годы - полировка уже намного серьёзнее. Беспомощность Власова при всей огромности его силы - и опять, а что тут такого-то? Особенно если вспомнить, что беспомощность бывает не только физическая. "Но жалким быть, жалким" - что здесь от тавтологии? Усиление одного слова точно таким же словом другим - вот и всё. Листание власовскими ногами страниц улиц - не вижу здесь ничего крамольного. Как говорится, кто способен, тот поймёт правильно. И по заслугам оценит. --------------------- Конечно же, власовская литературная огненная образность понятна далеко не каждому человеку. Убеждён, что страстный любитель чтения Василий Иванович, считавший подавляющее большинство книг неумными (так как Алексеев - видите ли! - знал уже с первых страниц, чем закончится почти каждая книга) - Власова, разумеется, не читал. Невзирая даже на то, что полировал кое-что и сам Василий Иванович. Бывало, как хряпнет четыре "тонких" жгучей пахучей огненной водочки - да и отполирует её одной-двумя трёхлитровыми баночками пивка. Будь же Василий Иванович тоже писателем - вот бы и мучились переводчики, пытаясь возможно понятнее и точнее передать зарубежным читателям - для чего и зачем Алексеев полировал один алкогольный напиток другим. Полнейшая же бессмыслица! Но только - казалось бы. Ибо благодаря - в том числе - сей -"полировке"-"бессмыслице", Алексеев и был много лет недосягаемым плодовитейшим чемпионом и рекордсменом.
любитель: Дилетант пишет: Разве можно хотя бы в этом известном отрывке уличить Юрия Петровича в отсутствии у него литературного таланта? Да, можно. Более того, это единственно возможный вывод. Читать эту муть просто тошно. Бесконечное "я". Самолюбование. Многословие, скрывающее банальнейшую мысль "мне было так плохо, но я победил". Уважаемый Дилетант, книги Власова безвкусны, поскольку он пишет только про себя любимого. "Справедливость силы", "Солёные радости" - одна и та же жвачка. У настоящего писателя речь идёт о разных людях. Персонажи хороших писателей, скажем Жюля Верна, не похожи один на другого. Невозмутимый Мак-Наббс и рассеянный Паганель - это уже классика создания литературного образа. Адуевы из "Обыкновенной истории" Гончарова, дядюшка и племянник, различаются во всём, даже в том, как говорят, хотя племянник в итоге и превращается в такого же карьериста, как дядюшка. Маги у Стругацких в "Понедельнике" совершенно разные: добрейший толстяк-заика Фёдор Симеонович Киврин, старый дуэлянт и лидер в любом начинании Кристобаль Хунта, элегантный Жиан Жиакомо, беспринципный бородач Выбегалло, а рядом с ними - женолюб с орлиным носом Ойра-Ойра, увлечённый своим компьютером и чудесами Привалов, скопидомная Наина Киевна Горыныч... У Власова же единственный герой - он сам. И это признак бездарности.
Составитель: Уважаемый Любитель, мне тоже кажется (но, очень может быть, в данном вопросе я необъективен), что Власова нельзя пригвождать к позорному столбу этим жёстким словом: "графоман". Хотя, надо признать, очень многое, увы, свидетельствует в пользу Вашей правоты. Помню, на лит.семинарое "Зиланткона"-2014 ведущий Дмитрий Скирюк разбирал текст одного участника. Текст этот был вопиюще неумелым и нудным, поэтому я не смог его одолеть перед семинаром. Но Скирюк, видимо, способен воспринимать тексты любого уровня неподъёмности. И вот, аттестовав разбираемый текст в целом как вроде бы очень слабый, Дмитрий неожиданно обратил внимание семинара на то, что в этом тексте странным образом есть один совершенно шедевральный абзац. С очень точными и незамыленными оборотами и сравнениями. - Какую же оценку следует дать разбираемому тексту? - спросил Скирюк. - Ведь его автор может писать так, что мне самому нужно у него учиться. Тем не менее, претензии к несовершенной большей части того текста перевесили восторг от единственного шедеврального абзаца. Как я понимаю, Юрий Власов уверен, что писатель - это тот, кто пишет по-особенному, то есть не так, как неписатели. И это правильно. Власов также явно уверен, что отличаться от неписателей нужно особым выпендрёжем. Что тоже верно. Вот только параметры этого выпендрёжа Власов явно оценивает недостаточно критично. Ему кажется, что нужно просто мудрить на каждом шагу. Беря пример, в частности, с поэтов, которых он обильно цитирует. Но ведь лучшие образцы поэзии (а есть и очень много не лучших образцов) густо насыщены такими выражениями, которые родственны классным шуткам. То есть выражениями, содержащими оптимальные непривычности (типа выражений "полировать мостовую ботинками" и "Ноги листают страницы улиц"). Слово "оптимальный" означает, в числе прочего, "не чрезмерный". А к этим чрезмерным непривычностям относится, например, открытый, незамаскированный абсурд. Типа совершенно правильно отмеченных Вами, уважаемый Любитель, бессмысленных, замудрёных выражений "Хриплым дыханием пытаюсь обогнать свои шаги" и "Я, который всей огромностью силы беспомощен". Увы, этой неотсортированной замудрёнщины в "Солёных радостях" слишком много. И формально Вы, уважаемый Любитель, с Вашей жёсткой оценкой совершенно правы: неграфоманский текст должен быть хорошим везде, во всех местах. Ведь у автора полно возможностей переделать его, тем или иным способом убрать его слабости. Однако книг на тему тяжёлой атлетики настолько мало, что фанат этого занятия органически не способен безжалостно разбрасываться такими книгами. Если я назову "Солёные радости" графоманью, то это будет слишком похоже на капризничание человека, борзеющего не по чину.
Дилетант: Уважаемый Любитель, Вы написали: "книги Власова безвкусны, поскольку он пишет только про себя любимого. "Справедливость силы", "Солёные радости" - одна и та же жвачка. У настоящего писателя речь идёт о разных людях. Персонажи хороших писателей, скажем Жюля Верна, не похожи один на другого." Писание исключительно про себя любимого в литературе не воспрещено. Имеется множество автобиографических повестей и рассказов, где автор замыкается только на своих ощущениях, переживаниях, опыте. Так что, в этой области Юрий Петрович не пионер. Далее, и это не моё мнение, а мнение Михаила Веллера - названный Вами Жюль Верн не просто хороший писатель, и даже не графоман, а графоманище. Одно из доказательств тому - книги Жюль Верна перенасыщены справочными сведениями. Которые и без Верна можно почерпнуть в любом справочнике. Критикуя, например, верновский "Таинственный остров", Веллер смеётся над тем, как дядюшка Жюль - рассказыая о том, как обитателям острова удалось изготовить, кажется, порох - закатывает читателям целую научную лекцию на 20 страниц. О правильно-научном изготовлении пороха. А зачем? Если лекцию эту можно прочесть в любом справочнике? Единственное объяснение - Верн, без зазрения совести, добирал нужный объём своих увлекательных произведений чужими словами. Из справочников. Не забывает Веллер и о "20 тысячах лье под водой". Где, ну как только выглянет один из героев в иллюминатор славного "Наутилуса" - и сразу для читателей скучнейшая научная лекция на 40 страниц. Описывающая гулкий подводный мир и его экзотических обитателей. Что ж, грешит подобным и дражайший Юрий Петрович. Вот только чем он тогда - уж очень мне любопытно - графоманистее литератора Верна? ------------------------------------------------------------- Вы, уважаемый Любитель, скорее всего, не читали очень многих власовских книг. Поэтому я Вам скажу, что, по крайней мере, в книге "Временщики" - Юрий Петрович о себе почти не упоминает. Книги Власова штангистской тематики тоже неравноценны. "Справедливость силы" была задумана Юрием Петровичем как энциклопедия высшей силы. По этой причине в КНИГЕ КНИГ упоминается масса разных атлетов. Со своими характерами и особенностями. Ну а то, что и в КНИГЕ КНИГ Власов не удержался от самовосхваления, самолюбования и навязывания читателю своих неординарнейших переживаний и взглядов - всё равно КНИГУ КНИГ следует признать энциклопедией. Крайне небесполезной и интересной для любого почитателя тяжёлой атлетики. О похожести-непохожести героев произведения. Даже и в "Солёных радостях", Юрий Петрович фигурирует далеко не один. Имеются также персонажи очень или не очень на Власова не похожие. А уж один из них - негодяй и подлец Жарков - не имеет с "рыцарем" Власовым даже и капельки общего! Вот Вам, пожалуйста, "инь" и "янь". Высшая добродетель близко соседствует с высшей коварнейшей низменностью - чего ж ещё более-то для неграфоманистого литературного произведения? Ещё сильнее не смахивает на графоманию "Справедливость силы". Где тот же Жарков - никакой не "псевдонимный" Жарков, а прямо обозван своими реальными именем-фамилией-отчеством. И выведен негодяем даже намного бОльшим и подлым, нежели в безобидных "Солёных радостях".
Составитель: Уважаемый Дилетант, Вы и Веллер очень правильно критикуете Жюля Верна: в его сверхмногочисленных произведениях слишком мало собственно художественных конфликтов и слишком много прямолинейных описаний, однообразности лит.приёмов и "притянутозаушности". Например, в "Путешествии к центру Земли" персонажи должны узнать правильное место входа под землю при всём при том, что перед ними сразу три дыры, три возможных входа. Указать на нужный вход должна тень, отбрасываемая каким-то возвышением в лучах полуденного солнца в определённый день года, который - день - по сюжету наступит через неделю. Для того чтобы читатель занервничал, Жюль Верн наслал на персонажей долгую ненастную погоду, не позволявшую видеть полуденные тени. Но в самый критический день тучи, к счастью, рассеялись и персонажи увидели-таки солнце, указавшее им через тень возвышения на ход к центру Земли. Представляете, если у Конана Дойля к Шерлоку Холмсу после долгих и безуспешных расследований преступник явился бы сам и во всём покаялся? Сие был бы не детектив, а издевательство над читателем. Вот эта сначала неловкая затяжка, остановка действия, а затем бесконфликтная, сама собой произошедшая ликвидация ключевого препятствия однозначно свидетельствуют о том, что произведения Верна писались наспех, а потому очень часто имеют невысокое литературное качество.
Дилетант: Уважаемый Составитель, согласен с Вами. Говорю это, несмотря на то, что Жюль Верна я прочитал очень мало. Но помню своё мучительно безудержное позёвывание при чтении повести о том же "Наутилусе". Пропускать целые десятки страниц я не приучен, вот и приходилось зачем-то вбирать в себя массу ни о чём мне не говорящих названий рыб, моллюсков и прочей для меня абсолютной неинтересности. Названия эти я тут же забыл - почти все, а тягостное впечатление осталось во мне на всю жизнь. Притянутость за уши - всегда, как минимум, раздражает. Пользуясь случаем, сравню Верна с Уэллсом. У которого за уши ничего не притянуто. А равно в его произведениях начисто отсутствуют горы справочных сведений. Если что-то и есть, то самая малость. И только по делу. ------------------------------------- Согласен я и с Вашим предпоследним сообщением. В той его части, где Вы напоминаете уважаемому Любителю, что без метафор, гипербол, аллегорий и разных там гротесков, к примеру, поэзия давным-давно уже не обходится. И потому любой начитанный человек не видит в "огненных вывертах" Власова ничего особо необычайного. Если же человек всё понимает буквально, то тогда ему даже и сухие канцелярские тексты читать возбраняется. -------------------------------------------- Интересно, читал ли самый умный штангист и тренер (он же и самый умный читатель) Василий Иванович романы Жюля Верна? Алексеев сетовал Дмитрию Иванову на то, что умных книг очень мало. Так как уже с первых страниц - книг всех остальных, неумных - Василий Иванович якобы знал, что будет дальше. Более того - чем книга закончится. Ай да провидец был Василий Иванович! Точнее, неисправимый балабол. Который продолжал балабольствовать даже тогда, когда его балабольство давно было вскрыто. Да та же байка про монреальские 265 кг. Каковые Василию Ивановичу - знаете ли - помешали толкнуть нахлынувшие на помост журналисты. Думаю, Алексеев Жюля Верна читал безусловно. И ничего в его книгах не предвидел с первых страниц. И не только благополучную счастливую притянутость за уши, но и скучнейшие лекции на десятки страниц. Поскольку, как мне почему-то мнится, всё же не все жюльверновские фантастические романы были изгвазданы - сверх всякой меры - этими лекциями.
любитель: Уважаемый Составитель, Вы написали: Однако книг на тему тяжёлой атлетики настолько мало, что фанат этого занятия органически не способен безжалостно разбрасываться такими книгами. Если я назову "Солёные радости" графоманью, то это будет слишком похоже на капризничание человека, борзеющего не по чину. Коран - единственная стоящая книга для фаната ислама. Библия - единственная книга для фаната христианства. Судить о книге на основе отношения к ней фаната означает принять произвольную, субъективную точку зрения. Коран по сути вообще плагиат Библии. Хотя мусульмане за такое мнение способны побить камнями. Уважаемый Дилетант, Вы написали: Писание исключительно про себя любимого в литературе не воспрещено. Имеется множество автобиографических повестей и рассказов, где автор замыкается только на своих ощущениях, переживаниях, опыте. Конечно, не запрещено. Другое дело, что это не имеет никакого отношения к художественной литературе. И в хорошей автобиографии нужно максимально чётко выразить свои ощущения и переживания. А у Власова порой не поймёшь, что он вообще хотел сказать. Тезис "так что в этой области Власов не пионер" никак не опровергает его графомании. Уважаемые Дилетант и Составитель, Вы правы относительно Жюля Верна. Его книги действительно перенасыщены подробностями. Другое дело, что в его эпоху все эти детали найти было неизмеримо сложнее, чем во времена Интернета, и люди, имевшие досуг и скучавшие в безделье, могли находить удовольствие в чтении описаний. А если это ещё и описание неведомых земель, то его встречали с восторгом. Где, скажите на милость, в глухой псковской усадьбе можно было раздобыть нужный том Британской энциклопедии с рассказом о природных богатствах и жителях Патагонии? Дилетант пишет: Согласен я и с Вашим предпоследним сообщением. В той его части, где Вы напоминаете уважаемому Любителю, что без метафор, гипербол, аллегорий и разных там гротесков, к примеру, поэзия давным-давно уже не обходится. И потому любой начитанный человек не видит в "огненных вывертах" Власова ничего особо необычайного. Да, уважаемый Дилетант, Вы совершенно правы - "начитанный человек не видит в "огненных вывертах" Власова ничего особо необычайного". Трудно увидеть в графомании что-то необыкновенное. Уважаемый Дилетант, Вы написали: всё равно КНИГУ КНИГ следует признать энциклопедией. Крайне небесполезной и интересной для любого почитателя тяжёлой атлетики. Уважаемый Дилетант, это для Вас "Справедливость силы" - КНИГА КНИГ. Энциклопедией этот опус не является ни в коей мере. Ибо энциклопедия по жанру - всегда словарь, которым должно быть удобно пользоваться. В нём должен быть порядок. В русском языке это алфавитный порядок. Книгой Власова пользоваться невозможно. Вы, уважаемый Дилетант, сами заметили, что это автобиография. Автобиография никогда не бывает энциклопедией. Из книги Власова невозможно понять, как устроен и как изменялся его тренировочный план. Из книги Власова невозможно понять, как правильно выполнять любое упражнение. Ведь Юрий Петрович был ещё и жутким корягой, поэтому его описания тяжелоатлетических упражнений просто нельзя принимать как руководство к действию. Книга Власова может быть и неинтересной тяжелоатлетам или поклонникам этого вида спорта. В таком отношении нет ничего зазорного. Интерес к поднятию тяжестей сейчас гораздо легче удовлетворить не чтением графомании, а просмотром многочисленных видео в Интернете. Именно благодаря видео можно видеть Римский триумф Власова и его же Токийское поражение. Именно благодаря видео можно узнать, как выполнялся олимпийский жим (хотя для научного изучения ещё нужны кинограммы и данные соревнований). Именно благодаря видео можно убедиться в бахвальстве Василия Ивановича касательно толчка в 265 кг в Монреале. P.S.: уважаемый Дилетант, Вы так много и так старательно выкладывали на форуме "Книгу книг", что мне пришлось её прочитать. И она меня не впечатлила ни на йоту. Вот толчок 202,5 в Риме - это круто, ибо я такой вес вряд ли даже по полу смогу покатать. И любой жим и рывок Власова мне не повторить. Физическая мощь Юрия Петровича впечатляет. А его литературные потуги - нет.
Дилетант: Уважаемый Любитель, КНИГА КНИГ - энциклопедия в том смысле, что в ней Власовым худо-бедно прослежен длинный и тернистый путь высшей силы в тяжёлой атлетике. Соглашаясь с Вами насчёт Жюля Верна, справочные сведения из книг которого простому обывателю просто негде ещё было достать, я проведу отсюда аналогию с КНИГОЙ КНИГ. Да та же самая почти картина - где и что интересное для себя мог надыбать обычный любитель тяжёлой атлетики лет ещё 20 назад? А уж раньше - и тем более. Интернет тогда отсутствовал. В библиотеках лежали всего лишь несколько наименований книг о силачах и тяжелоатлетах. Спортивные журналы? Журналы эти были "набиты под завязку" скупыми отрывочными, часто противоречившими друг другу сведениями. Вот и утоляй после этого своё любопытство. И так было во всём. Приведу - уж в который раз - хотя бы пример с Высоцким. Который - по слухам - то ли сидел, то ли никогда не сидел. То ли пил, то ли не пил вообще. То ли... и в том же духе И это (я говорю про свой город) не где-то там, на Камчатке, а всего лишь в 300 километрах от Москвы! Не выручали здесь, видимо, и "вражьи голоса". Коим многое было известно наверное. И я не вру. В "застойные времена" о Высоцком я ДОСТОВЕРНО не знал фактически ничего. Хотя - после школы - учился в техникуме, потом - армия. Сколько же новых в жизни людей - сотни! Но никто из них о Высоцком достоверно не знал ничего. Сверх того, что знал я. КНИГА КНИГ при первом прочтении впечатлила меня очень сильно. Ибо она явилась глотком свежего воздуха на фоне всей этой НАМЕРЕННОЙ ГЛУХОЙ засекреченности. В которой мы жили. И ведь прочитал я в первый раз КНИГУ КНИГ не в "застойные годы" и даже не в "перестройку", а где-то примерно в самом начале двухтысячных годов. Остальное допишу позднее.
Дилетант: Уважаемый Любитель, по интересности и познавательности сравнивать "Справедливость силы" и "Солёные радости" ни в коем случае нельзя. Нельзя и по лёгкости восприятия. КНИГА КНИГ читается легко и захватывающе. А вот "Солёные радости" могут быть успешно осилены - осилены, а не проглочены! - лишь человеком, не боящимся подобной литературы. "Солёные радости" - цветистая занудная заумь. Где даже разговоры Власова с переводчиком Цорном и некоторыми другими персонажами - да кто ж так между собой разговаривает-то, хотел бы я знать! Напыщенно, выспренно, "высоконаучно" - ещё и абсолютно ни о чём! И свои ощущения перед установлением рекорда - эти ощущения можно было бы описать парой страниц - Юрий Петрович развозит почти на 200 страниц. Талдыча от страницы к странице практически одно и то же! Писуя "Солёные радости", Власов, очевидно, не подумал ни разу, что любой из читателей его книги совершенно закономерно способен заподозрить автора такой тягомотины в намеренном и ничем не оправданном увеличении - в десятки раз - объёма книжного текста. Для придания книге солидности. Вон, другая власовская книга "Стечение сложных обстоятельств" - тоже полностью о переживаниях и страданиях Юрия Петровича. Но сия книга многократно более информативна. И читается несравненно интереснее и легче. Ну и опять к "Справедливости силы". До её прочтения, я читал о тяжёлой атлетике только "причёсанную" литературу. И если б не эта книга, так бы и думал я по сию пору, что Юрий Петрович и в самом деле в день состязаний на римском помосте отправился в соревновательный зал в сопровождении весёлого шумного эскорта из только что испечённых советских олимпийских чемпионов-тяжелоатлетов. Но было всё абсолютно не так. Бренди! Чуть не сгубило оно Юрия Петровича. А кто, интересно - до Власова - из штангистов-песателей об этом проклятом бренди хоть что-то нам говорил? Да никто и никогда! Как не говорил и о тысяче других неприглядных вещей. О коих мы впервые услышали только от Юрия Петровича. И в этом одна из причин, почему я главную спортивную книгу Юрия Петровича называю уважительно КНИГОЙ КНИГ. И сколько бы я ни перечитывал КНИГУ КНИГ - а всё мне мало.
Дилетант: Уважаемый Любитель, и ещё кое-что добавлю. Вы написали: "Из книги Власова невозможно понять, как устроен и как изменялся его тренировочный план. Из книги Власова невозможно понять, как правильно выполнять любое упражнение. Ведь Юрий Петрович был ещё и жутким корягой, поэтому его описания тяжелоатлетических упражнений просто нельзя принимать как руководство к действию." А из книг каких других штангистов-писателей можно хотя бы что-то понять об их тренировочных планах, о правильном выполнении упражнений....? Насчёт власовской коряжистости. В "Солёных радостях" есть место - если нужно, его можно найти - где Юрий Петрович понятным человеческим языком объясняет причины, по которым ему пришлось стать корягой. Что-то такое связанное с травмами коленей и шеи - если я правильно помню. И не верить Власову - неосмотрительно. Ибо тяжёлая атлетика - это не шахматы. Причисленные кем-то по недоразумению к спорту. Тяжёлая атлетика дело имеет с неподъёмными тяжестями. А значит - с тяжёлыми и тяжелейшими самыми разнообразными травмами. Справедливости ради за шахматы всё же вступлюсь - травмы возможны и в них. Оказывается - например, коленные суставы запросто могут искалечиться не только от тяжестей, но и от многочасовых неподвижных сидений крючком. Как результат - артроз. И не только артроз. Это же касается и других суставов шахматиста-"спортсмена". Который чего-либо тяжелее своих фигурок не поднимал отродясь. Посмотреть бы видео с ранним Власовым. Тогда он был ещё не корягой. И в корягу превращаться не собирался. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Вот и...
Дилетант: Таки установил (наконец-то!) Юрий Петрович мировой толчковый рекорд. Как-то нежданно мои глаза веселее-быстрее побежали по строчкам. И я почти уже горько пожалел, что вынес о власовской книге "Солёные радости" слишком скоропалительное незаслуженное суждение. Несколько страниц, где Власов описывает установление собою рекорда - динамика, вихрь, напор, взведённость и подкладываемость друг под друга звонкими струнами натянутых мускулов... рекорд состоялся... уже и потому, что Юрий Петрович в этот раз не забыл, сумел и сподобился в точности выполнить все необходимые элементы "толкательной" техники - и штангу, "снимая" с помоста, не дёрнул, и руки плетьми держал, пока гриф не поднялся на нужную высоту... и максимально вплотную облизал своё тело грифом... и не клюнул корпусом вперёд или вбок - тут-то бы и звиздец рекорду!... и уже с груди, обгоняя потерю сознания, таки задвинул снаряд в потолок... есть! победа! рекорд! ещё один пусть и маленький шаг к беспредельно огромной силе атлетов грядущего! Но долго радоваться мне не пришлось. Наивная робкая надежда моя, что далее книга будет столь же живой и стремительной - с размаху напоролась на непробиваемую неколебимую стену снова ожившего власовского красноречия. То Юрий Петрович зачем-то пустился в подробнейшие цветистые воспоминания и размышления о дикой природе, о каких-то болотах, об охоте на уток. После чего - почти без всякого перехода - Юрий Петрович обнаружил себя в жарких объятиях Ингрид. Далее - непередаваемая заумь постельной беседы влюблённых. И это бы ещё ничего - поражает другое. Как известно, Власов закончил писать "Солёные радости" в 1976 году. Когда до смерти его жены Наташи МодОровой оставалось почти 10 лет. Но, нимало не смущаясь сим фактом, Юрий Петрович включил в свою книгу какую-то заморскую потаскушку, с которой он бессовестно изменял своей нежной и верной жене - и ведь отпираться Власову перед женой бесполезно. Если не кто-то, а сам же Власов во всеуслышание о супружеской измене кричит! Ну и дела-аааа... А ещё коммунист, советский человек, образец для подрастающего поколения! Но на этом я не буду зацикливаться. Лучше расскажу об одной непростительной ошибке непревзойдённого литератора Власова. Прежде чем привести ошибку, я поясню, что ошибка располагается посреди описания непередаваемой зауми постельной беседы влюблённых. Каковую - беседу - я пока ещё не закончил читать. Итак, приведу небольшой отрывок из постельной беседы. Ошибку выделив красным: "Я наклоняюсь к Ингрид: спит. Теплое дыхание шевелит мои волосы. Белое утро выдает нас. Часы заботливо напоминают о времени. Через пять часов я уеду. Ингрид станет чужой. Чужой?!. Я смотрю на нее. Я хочу запомнить ее, запомнить… Я провожаю жизнь. Я встречаю жизнь. Ошибки и боли всех дней согреты началом новых целей. Целей, которые нельзя отнять. Мелодично бьют часы за стеной. Я поднимаю голову и вдруг вижу, как внимательно и строго она смотрит на меня. – Ты почти не спала, Ингрид. Еще есть время. Она молча прижимается. Я осторожно беру ее волосы и откидываю ей на плечи. – Наша любовь, как бродячая собака, – шепчет она. – Ей теперь плутать всю жизнь. Глаза у нее большие. Я закрываю эти глаза губами. – Тебе действительно хорошо? – шепчет она. Запах ее кожи – это все мои потерянные шаги. Ее губы, высокие ноги и груди, напрягшиеся от ласк, и серые выцветшие от ласк глаза. Ночь покорно отдает ее…!" Короче, ошибка как раз из таких, каковые до ужаса "любит" уважаемый Составитель. Тем более, что ближайший к ошибочному власовскому выражению предшествующий "контекст" ни за что не позволяет догадаться, что "она" - это Ингрид. Ну и что мы имеем в итоге? Да только то - и ничего другого! - что Власов поднял свою голову и вдруг с изумлением видит эту самую свою голову - каким-то образом отделившуюся от Власова. И эта самая отделившаяся власовская голова.... внимательно и строго смотрит на Власова! Мистика! Чертовщина! Или - как восклицал в таких случаях Жириновский - видение Иеронима Босха! Эх, Юрий Петрович, что ли к хорошему корректору обратиться за помощью самолюбие-самомнение Вам не дозволило, а?
любитель: Дилетант пишет: Эх, Юрий Петрович, что ли к хорошему корректору обратиться за помощью самолюбие-самомнение Вам не дозволило, а? Уважаемый Дилетант, задача корректора - грамотная орфография и пунктуация. В данном случае нужен был редактор, а не корректор. В процитированном Вами отрывке явно имеется в виду Ингрид, но написано так, что можно подумать, на Власова смотрела стена (из предыдущего предложения). Меня, правда, больше смущает другое: Власов наклонялся к Ингрид, которая спала. То есть скорее всего лежала. Но когда Власов поднял голову, он увидел, что Ингрид на него смотрит. Вопрос - где была Ингрид и куда смотрел Власов в начале этой "постельной сцены"?
Дилетант: Уважаемый Любитель, спасибо за поправку. Я и в самом деле нечаянно спутал редактора с корректором. Однако как бы он там ни назывался - редакционный "чиновник", проверявший рукопись Власова - ошибку Юрия Петровича он "преступно" прошляпил. Хотя, возможно, Власов видел отлично эту ошибку, но допустил её намеренно. В целях дополнительно повыпендриваться. Мол, пусть читатели, особенно, самые педантичные, на славу помучаются, гадая, что же или кого же разумел литератор Власов под банальным местоимением "она". ---------------------------------------- То, что в процитированном мной отрывке имеется в виду Ингрид - понятно почти любому читателю. Особенно, на фоне предшествующей постельной заумной беседы, которую я в отрывок просто не включил. Иное дело, что, если подходить к пониманию "злополучной" власовской фразы строго формально, то чёрт-те чего можно в ней "накопать". Для удобства сокращу приводившийся мною отрывок до минимально необходимого размера. "Мелодично бьют часы за стеной. Я поднимаю голову и вдруг вижу, как внимательно и строго она смотрит на меня. – Ты почти не спала, Ингрид. Еще есть время. Она молча прижимается. Я осторожно беру ее волосы и откидываю ей на плечи." Как видно, "злополучная" власовская фраза заботливо Власовым укутана: сверху - во фразу предшествующую, а снизу - во фразу последующую. Власов, очевидно, посчитал, что фразы последующей - с именем его "временно возлюбленной" Ингрид - читателям будет с лихвой достаточно для недвусмысленной идентификации объекта, скрывающегося под местоимением "она". Но, и ещё раз но! - если строго формально - фраза последующая для этого не годится. И что остаётся? Верно - либо фраза предшествующая, либо - предшествующие слова в самОй "злополучной" фразе. Сначала рассмотрим фразу предшествующую. Где имеются два существительных - "часы" и "стеной". Давненько уже, в одном из споров с уважаемым Составителем я доказывал, что "непонятно к чему или к кому относящееся местоимение" можно точно соотнести с предшествующим существительным того же грамматического рода. Местоимение "она" - женского рода. Поэтому оно может заменять только существительное женского рода "стена". Но никак не существительное "часы". Которое рода вообще не имеет, так как пребывает в "перманентном" множественном числе. И неважно, что это существительное произошло от существительного мужского рода "час".Также неважно, что слово "час" - имеет своё множественное число - например, в выражении "долгие часы ожидания". Поскольку во власовском тексте "часы" приведены не как несколько одинаковых единиц измерения времени, а как инструмент, измеряющий и показывающий время. Существительное "cтеной" (именительный падеж - "стена") - женского рода. Что и позволяло бы справедливо решить, что именно стена внезапно воззрилась на Юрия Петровича внимательно и строго. И пусть такое - нелепость, но нелепость сия для читателей подлежала бы списыванию на власовскую чрезвычайную образность речи. Но, к сожалению, слово "стеной" не подходит для определения "принадлежности" местоимения "она". Ибо - уже после слова "стеной", в следующей ("злополучной") фразе - черти сподвигли Юрия Петровича на упоминание существительного "голову" - тоже женского рода. Что сразу же отметает полностью все сомнения - именно власовская голова, Власовым поднятая, каким-то волшебным образом отделилась от Власова, расположилась напротив, повернувшись лицом к Юрию Петровичу - и стала пожирать (обезглавленного? а потому и без глаз? ) Юрия Петровича строгим внимательным взглядом. То есть, власовскую "злополучную" фразу - если формально - возможно понять только так. И никак иначе. Если же моё доказательство кого-то, случайно, не пробирает, то советую вспомнить книгу другую - армейский устав. Где чётко прописано: приказ начальника - закон для подчинённого. И если начальник извергает сразу несколько почти одновременных приказов, то подчинённый - с лёгкой душой - выполнять обязан приказ только последний по времени. Игнорируя приказы предшествующие. Вот и в отрывке - власовская голова оказалась последней по времени. Стало быть, только она и могла - отделившись от Власова - впериться в Юрия Петровича строгим внимательным немигающим взором. ---------------------------------------- Ресторанная певичка Ингрид таки соблазнила Юрия Петровича на "необдуманный" поступок. Как следствие - Власов моментально забыл и о своей "коммунистости", и о супружеской верности, и о своём же прекрасном семьянинстве. И ведь экую же чепуху-мандрагорию несли эта Ингрид и Юрий Петрович, упиваясь друг другом в постели - нарочно же не придумаешь! Самое же смешное здесь то, что Ингрид не ведала ни единого русского слова. Зато неплохо знала французский язык. Каковой знал и Власов - пусть и несколько хуже Ингрид. Поэтому, читая "Солёные радости", необходимо крепко осознавать, что чепуха-мандрагория, которую ворковали влюблённые - "оригинально" велась по-французски. Это уже потом - для отсталых русскоязычных читателей - Юрий Петрович любезно перевёл чепуху-мандрагорию на русский язык. Я понимаю, что Юрий Петрович повесть свою "Солёные радости" просто выдумал. Точнее, замаскировал в этой повести и себя и других персонажей вымышленными именами. Но повесть-то всё равно о Юрие Петровиче. Пусть даже в ней Власов не раз утяжеляет мировые рекорды сразу на несусветное число килограммов, является двенадцатикратным чемпионом мира, да и возрастом значительно старше - чего в реальности, разумеется, не было. Ингрид - существовала она в действительности или нет - для читателей повести всё равно существует. Действие повести присходит в Финляндии, на вражеской территории. И Ингрид могла быть просто подосланной - для выведывания у простодушного Власова страшных секретов. Но Юрию Петровичу и горя мало - фактически "легализует" он и оправдывает ни в коем случае недопустимое поведение советского человека, спортсмена - за границами нашей любимой социалистической Родины. Этак любой спортсмен - прежде всего, штангист (да хотя бы Василий Иванович) - прочитав "Солёные радости", как бы получал "индульгенцию": Власову, значится, можно ворковать в заморских постелях с заморскими же (подосланными) красотками, а мне почему нельзя? А? Но как же тогда священный моральный кодекс советского человека-строителя коммунизма? Вот и получается... но об этом в другом сообщении. В нём же - окончательный разбор Вашего, уважаемый Любитель, сообщения.
Дилетант: Уважаемый Любитель, Вы написали: "Меня, правда, больше смущает другое: Власов наклонялся к Ингрид, которая спала. То есть скорее всего лежала. Но когда Власов поднял голову, он увидел, что Ингрид на него смотрит. Вопрос - где была Ингрид и куда смотрел Власов в начале этой "постельной сцены"?" Что-то я Вас не понимаю. Ингрид спала - естественно, лёжа. Потом, очевидно проснулась. И стала смотреть на Юрия Петровича - внимательно, немигающе, строго. Прикидывая при этом, как бы ей поискуснее выведать у разомлевшего "любимого" страшные тайны - тайны, понятно, не государственного значения, а касающиеся подлинных причин невиданного необъяснимого взлёта результатов советских тяжелоатлетов. Прежде всего - самогО Юрия Петровича. И что же тут странного? Почитаем отрывок снова - даже не весь отрывок, а часть его: "Я наклоняюсь к Ингрид: спит. Теплое дыхание шевелит мои волосы. Белое утро выдает нас. Часы заботливо напоминают о времени. Через пять часов я уеду. Ингрид станет чужой. Чужой?!. Я смотрю на нее. Я хочу запомнить ее, запомнить… Я провожаю жизнь. Я встречаю жизнь. Ошибки и боли всех дней согреты началом новых целей. Целей, которые нельзя отнять. Мелодично бьют часы за стеной. Я поднимаю голову и вдруг вижу, как внимательно и строго она смотрит на меня." Ингрид и Власов, вдоволь натешившись друг другом, без сомнения, весьма утомились. После этого - страстно ударились в чепуху-ахинею на французском языке. Поэтому немудрено, что Ингрид - вконец измотавшись - вскоре заснула. Да и Юрий Петрович - не будь дурак - вздрёмывал периодически. Зачумлённо болтаясь между явью и сном. То провожая жизнь. То встречая жизнь. А также пытаясь запомнить, запомнить и ещё раз запомнить любимую Ингрид. Болтанку свою между явью и сном Юрий Петрович честно обозначил многоточием. Наклониться к спящему (лежащему) человеку - для этого совсем необязательно пребывать в стоячем положении. Достаточно просто приподняться на локте - чем не полновесный наклон? Власов же - куда он смотрел? Да смотрел он то сны в своей голове, то на Ингрид. И вот в одно из кратковременных своих пробуждений Юрий Петрович внезапно и вдруг - вопреки своим ожиданиям - увидел Ингрид не спящую, а бодрствующую. И не просто бодрствующую, а внимательно и строго смотрящую на него. Напряжённо коварно раздумывающую - а дошёл ли уже "любимый" клиент до нужной кондиции? Или придётся над ним поработать ещё?
Дилетант: Таки дочитал (допинал) я намедни власовский "солёный шедевр". Допинал, чертыхасяь. А как же мне было не чертыхаться, если Юрий Петрович в конце своего шедевра читателя мучает многословнейшим описанием своей увлекательной охоты на уток - на пару с собакой. Зачем? Для чего? Для кого? Неужели шедевр для охотников писан? Ещё бы и про рыбалку рассусолило Власова! Ощущение - будто читаешь писателя-природолюба. Типа Пришвина. Или Бианки. Если уж так хотелось штангисту-философу Власову раскрыть перед штангистом-читателем свой богатейший внутренний мир - весь без остатка - нешто нельзя было охоты-рыбалки оформить отдельным шедевром? Не марая природовоздыхательной пустопорожностью, не имеющей никакого отношения к тяжёлой атлетике, рассказ о себе, штангисте! Власовский шедевр и без того-то... а тут ещё длиннейшее (хотя и цветистое) описание охоты. Что, ну что, интересно, сим описанием Юрий Петрович хотел сказать? Не знаю, как для кого, но для меня сие - неразрешимая тайна. --------------------------------------- Об остальных впечатлениях от шедевра и выводах - в другой раз.
любитель: Дилетант пишет: Ощущение - будто читаешь писателя-природолюба. Типа Пришвина. Или Бианки. Уважаемый Дилетант, и чем Вам не угодили Пришвин и Бианки? Или теперь писателям возбраняется писать про охоту? Ибо - какое в этом развлечение или, если угодно, "приключенка" (в терминологии уважаемого Составителя)? Заклеймить нужно и Тургенева: ишь, взял моду описывать свои похождения с ружьишком и собакой. Да и огненного Юрия Петровича совратил.
Дилетант: Уважаемый Любитель, Вы написали: "и чем Вам не угодили Пришвин и Бианки? Или теперь писателям возбраняется писать про охоту? Ибо - какое в этом развлечение или, если угодно, "приключенка" (в терминологии уважаемого Составителя)? Заклеймить нужно и Тургенева: ишь, взял моду описывать свои похождения с ружьишком и собакой. Да и огненного Юрия Петровича совратил." Как-то даже неожиданно для меня Ваше замечание. Я и не думал порицать писателей-природолюбов. Я всего лишь недоумеваю - зачем Юрий Петрович, известный широкой публике отнюдь не как охотник или рыболов, "утяжелил и укрупнил" свой "солёный шедевр" подробнейшим, совершенно не относящимися к тяжёлой атлетике описанием своих "охотных мытарств". Другое дело, если бы Власов поведал читателям о своём хобби книгой отдельной. Озаглавив её как-нибудь "Не штангой единой..." Вот тогда ни у кого не имелось бы к литератору Власову ни малейших претензий.
Леонид: "В один из мартовских дней я решил опробовать рывок "низким седом". Я вырывал штангу "разножкой". Однако с ростом собственного веса я все чаще и чаще начал задевать коленом помост. Мне уже не удавалась быстрая "разножка", я отяжелел. В способе "низкий сед" подрыв полноценный. При "разножке" его поневоле обрезаешь, не заканчиваешь — иначе не успеешь отработать ногами. Кроме того, в "низком седе" высота подрыва много ниже из-за более глубокого ухода под штангу. Однако с равновесием сложнее. В "ножницах" ("разножке") доступно перекатывать центр тяжести с ноги на ногу, добиваясь устойчивости. А в "низком седе" возможности для исправления неточностей весьма ничтожны..." Откуда эта постоянная путаница - редактор "постарался"? Не думаю, что Власов путал "ножницы" и "разножку". Хотя...
Составитель: Уважаемый Леонид, слова "В "ножницах" ("разножке") доступно перекатывать центр тяжести с ноги на ногу, добиваясь устойчивости." свидетельствуют, на мой взгляд, о том, что в штангистских терминах плохо разбирался сам Власов. Редактор наверняка самостоятельно не допустил бы этой неопределённости: ""В "ножницах" ("разножке")". 100%, что редактор оставил, побоялся тронуть как неспециалист эти явно авторские слова.
Дилетант: Выскажу своё скромное мнение: плохо разбираться в тяжелоатлетических терминах Власов, ясное дело, не мог. А вот оригинальничать... Оригинальничание Юрия Петровича было не только собственно оригинальничанием, но и категорическим несогласием с общепринятыми тяжелоатлетическими определениями. Каковые литератору Власову представлялись скорбно неёмкими, малоцветистыми, простонародными. В одной из глав своей КНИГИ КНИГ, Власов пространно рассуждает о толчковом упражнении. Как самом для него любимом и естественным. При этом Юрий Петрович высказывает щемящее сожаление, что слово "толчок" не самое походяшее для определения толчкового упражнения, хотя и верно отражает его суть. Не самое подходящее? Вот бы и придумал литератор Юрий Петрович какое-то иное название для толчкового упражнения. Но Власов на это не решился. По единственной, думается, причине - вслед за "толчком" оригинальничающему философу Власову пришлось бы цветисто и ёмко переиначивать все остальные "простолюдные" термины в тяжёлой атлетике. Что неминуемо потребовало бы пространнейшего глоссария в конце КНИГИ КНИГ. И сделало бы КНИГУ КНИГ нечитаемой для большинства тяжелоатлетов. Что Власова, разумеется, не устраивало. Кстати, цветистые ёмкие власовские термины могли быть вполне и аббревиатурными. Целое предложение, втиснутое в несколько букв или слогов - зато какая вохитительная красотища! --------------------------------- Что до путаницы понятий "низкий сед", "разножка" и "ножницы" - то путаница эта намеренная. Скорее всего, Власову не нравилось простолюдное определение "ножницы". Мало того, сие определение - во мнении Власова - неверно передавало суть упражнения. В отличие от более правильного определения "разножка".
Леонид: "Бинты не могут помочь встать с весом". Это у Власова очевидная глупость. И как же на неё реагировать?
Составитель: Уважаемый Леонид, это уже обсуждалось вот здесь: http://www.shtanga.kcn.ru/perepiska/readmsg.php?id=247&pid=0&js=&lang=ru Как нужно реагировать на глупость? Посмеяться.
Дилетант: Уважаемый Составитель, глянул я сейчас опять - по вышеозначенной Вами ссылке - на Вашу давнюю переписку с оппонентами по поводу "Солёных радостей" Юрия Петровича. C Вашим мнением в этой переписке я полностью согласен, но я сейчас о другом. Что-то резануло мне глаз при чтении одного из Ваших сообщений - сообщения от 12.08.2003 14:55. И ведь не зря резануло. Вы написали: "Аркадий Воробьёв, Дмитрий Иванов (спортивный журналист и чемпион мира 1953 года), Василий Алексеев - все они, на мой взгляд, настоящие, неподдельные интеллектуальные герои." Сверившись на всякий случай со справочником Аптекаря, я уже окончательно убедился, что, в 1953 году, на чемпионате мира в Стокгольме, Дмитрий Иванов был только вторым. После болгарского американца Питера Джорджа. Чемпионом же Дмитрий Иванов сделался только в следующем, 1954 году. На чемпионате мира в Вене.
Составитель: Спасибо, уважаемый Дилетант, сейчас всё переправлю.
Дилетант: Уважаемый Составитель, и добавлю. Посмотрел я справочник ещё раз и обнаружил, что потому и стал чемпионом мира Дмитрий Иванов, что его ужасный соперник Питер Джордж выступал на Венском чемпионате уже в следующей, полусредней весовой категории. Где и стал чемпионом, победив нашего Фёдора Богдановского.
Дилетант: Юрий Петрович нормального детства не поимел. Учился в Саратовском суворовском училище - где даже в столовую и из столовой воспитанники ходили строем. Зато Юрий Петрович стал настоящим человеком. Привычным к дисциплине, не боящимся любой тяжёлой или грязной работы. Окончив Саратовское СВУ в 1953 году, 17-летний Юрий Петрович поступил в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Как раз в академии и состоялось первое знакомство Власова со штангой. В своей КНИГЕ КНИГ Юрий Петрович пишет: "Глава 10. Я быстро поднимался в силе, очень быстро. На первых соревнованиях в декабре 1953 года (штангу я тогда впервые взял в руки) выжал 85 кг, вырвал 80 и толкнул 95 кг (на грудь взял 105, но с груди не толкнул)." Вот ссылка, http://www.kadet.ru/lichno/Tolok/Suv_nah/Saratov/Saratov.htm где рассказывается о недолгой, но славной истории Саратовского СВУ и о его наиболее выдающихся выпускниках. Сколько раз я видел вот эту фотографию Власова но так ни разу и не догадался, что на фотографии Юрий Петрович ещё не штангист. А, как теперь оказалось - борец. 1952 год - это последний полный год Власова в суворовском училище. И лишь в конце следующего, 1953 года, уже учась в академии, Власов впервые прикоснулся к штанге. О своей борцовской (а заодно - боксёрской) карьере Юрий Петрович едва вспоминает. Когда - в КНИГЕ КНИГ - рассказывает о сильно повышенной плотности своего тела. И прямо вытекающей из этого факта никудышной "дыхАлке". Каковая и не позволила Власову в борьбе или в боксе проявить себя в полной мере.
Леонид: Вот ещё вид спорта, в котором Власов добился успеха.
Леонид: Интересно, что в толкание ядра результат у Жаботинского был выше.
Дилетант: Непонятно, ЧТО у Власова в правой руке - похоже на спортивную гранату. Весом в 700 граммов. Власов - по его словам - швырял спортивную гранату за 70 метров. А в некоторых попытках - даже за 80 метров. И если это правда, то является лишним подтверждением выдающихся физических способностей Юрия Петровича. Имея обычные физические данные, гранату даже за какие-нибудь 55 метров умрёшь не забросишь.
Леонид: Уважаемый Дилетант, на фото Власов находится в секторе для толкания ядра. Он только что послал ядро в воздух и пытается удержаться от выхода вперёд из круга. Власов был победителем Всесоюзных соревнований среди суворовских и нахимовских училищ по метанию гранаты и вторым призёром в толкании ядра.
Дилетант: Уважаемый Леонид, да, верно. Видел я, что около сектора лежат ядра, но мне показалось, что Юрий Петрович что-то удерживает в своём сжатом кулаке. Любопытно, что зрители на снимке на Власова смотреть не желают - взгляды зрителей устремлены на нечто более интересное, нежели малоизвестный спортсмен Юрий Петрович. И только один из зрителей - крайний слева на снимке, подозрительно напоминающий молодого Василия Ивановича - не спускает с Власова глаз. ------------------------------------ Лучший результат Жаботинского в толкании ядра в точности неизвестен - только приблизительный. В своей книге "Сталь и сердце", в главе "Покорись, мировой!", Леонид Иванович пишет, что, даже достигнув в тяжёлой атлетике предрекордных высот, ядро он не забывал - толкая его уже под 17 метров. Власов и в самом деле толкал ядро не так далеко, как Жаботинский. Потому как Юрий Петрович - не в пример "другу"-сопернику - ядро забросил вскоре после того, как занялся штангой. Лучший же результат в толкании ядра - не точный, а приблизительный результат - Власовым, кажется, озвучен. Скорее всего, в КНИГЕ КНИГ. И результат этот, как мне помнится - менее 16 метров. Жаль, так сразу не могу я найти соответствующее место во власовском "всеглобальном и всевременнОм тяжелоатлетическом катехизисе". ------------------------------------------------------- Толкание ядра требует обязательно силы взрывной, а не просто силы - в обыденном представлении. Вон, Пауль Эдвардович, при всей его мощи - в толкатели ядра не годился ни в коем случае. И не только в силу своей медлительности. Частично ещё и по причине невысокого роста и коротких верхних конечностей. Что обеспечивало бы ядру разгон заведомо недостаточный для побития мировых рекордов.
Леонид: Вспомнил забавный эпизод связанный с толканием ядра Алексеевым. Василия Ивановича попросили выступить за сборную Рязанского обл.совета ДСО "Труд". Соревнования проходили в Брянске. Результат и место не помню точно. Кажется был вторым с результатом около 16 м. В Брянске,за выступление, Алексееву подарили холодильник и ботинки (?)которые он, открыв дверцу холодильника, закинул вовнутрь. Рассказывала мне об этом эпизоде моя сокурсница,которая участвовала в этих соревнованиях. Особо отмечу ,что Алексеев был готов к такому подарку ,так как приехал в Брянск на своей машине.
Составитель: Уважаемый Дилетант, зрители, которые не смотрят на Власова, на самом деле крайне им интересуются - поскольку явно следят за посланным им ядром. Пауль Андерсон был очень быстрым человеком и до занятий тяжёлой атлетикой успешно играл а американский футбол. А стометровки бегал и после футбола. А также занимался боксом и выступал в кэтче - после того, как бросил штангу.
Дилетант: Уважаемый Леонид, Вы написали: "Вспомнил забавный эпизод связанный с толканием ядра Алексеевым. Василия Ивановича попросили выступить за сборную Рязанского обл.совета ДСО "Труд". Соревнования проходили в Брянске. Результат и место не помню точно. Кажется был вторым с результатом около 16 м. В Брянске,за выступление, Алексееву подарили холодильник и ботинки (?)которые он, открыв дверцу холодильника, закинул вовнутрь. Рассказывала мне об этом эпизоде моя сокурсница,которая участвовала в этих соревнованиях. Особо отмечу ,что Алексеев был готов к такому подарку ,так как приехал в Брянск на своей машине." Вот ссылка. https://novgaz-rzn.ru/nomer13122012_49/1032.html В ней - краткая биография Василия Ивановича. Упомянут в ссылке и рязанский период жизни Алексеева - с 1975 по 1980 годы. Очень, надо сказать, голодный период для чемпиона и рекордсмена всех времён и народов. До того голодный, что Василию Ивановичу приходилось ездить в Москву, за хлебом. И возвращаться обратно в Рязань с громадным этого хлеба мешком. Отрывок из ссылки всё это безоговорочно "подтверждает". "Помню, проходила встреча во Дворце профсоюзов, и вот один вопрос из зала: «Василий Иванович, у вас строгий режим, небось и питание особое?» – «Я особо не прихотливый, в основном питаюсь капустой». Народ ухмыльнулся и всё. Многие ведь знали, что за ним была закреплена спецмашина, которая регулярно доставляла с мясокомбината колбасу, свежее мясо. У него было два холодильника, и вот как-то звонит ответственному по хозяйственной части: «Ты понимаешь, что-то у меня холодильник испортился». – «Что такое, Василий Иванович?» – «Я прихожу сегодня, а он весь дрожит, стучит». Послали к нему мастера, тот произвел осмотр и говорит: «Холодильник в полном порядке, просто не загружен, поэтому немножко подстукивает». Алексеев выдержал артистическую паузу и выдал: «А, вот оно в чем дело! Потому что пустой…»" Вероятнее всего, поначалу у "рязанского" Василия Ивановича был только один холодильник. Имевший - как оно и было положено советским холодильникам тех героических лет - маленькое морозильное отделение. С трудом вмещающее едва половину мясных натуральных продуктов, которые привозила Алексееву спецмашина. А стало быть... Согласившись участвовать в соревнованиях по толканию ядра, Василий Иванович, наверное, намекнул организаторам сих состязаний, какой конкретно подарок ему желалось бы получить. Вот потому-то и отправился Алексеев в Брянск на машине. Ну а ботинки - тоже подарок - организаторы вручили Василию Ивановичу просто для отвода глаз. А чтоб никто не догадался об истинном положении дел. Так вот и стал "голодавший" Василий Иванович обладателем двух холодильников. И больше со спецпродуктами проблем не имел. ------------------------------ В ссылке ещё рассказывается, что некие хорошие люди с Востока постоянно присылали Алексееву женьшень и сок каких-то сибирских трав. Что крайне помогало Василию Ивановичу восстанавливаться. Также в ссылке говорится, что Алексеев очень любил шампанское. А водку если и пил - то редко. ========================= Уважаемый Составитель, как же я сам-то не сообразил - всё так и есть, как Вы говорите. Тем не менее, "молодой Василий Иванович" смотрит, несомненно, на Власова. Видать, "молодому Василию Ивановичу" гораздо интереснее был не власовский результат, а сам Юрий Петрович. ------------------------------------- Об Андерсоне я напишу в следующем сообщении.
Дилетант: Юрий Петрович с Паулем Эдвардовичем никогда не встречались. Если не считать их "встречи" в Москве, в Зелёном театре, 15 июня 1955 года. Однако в своей книге (в конце этой книги) "Солёные радости", Власов фантазирует свою - уже заслуженного атлета - якобы настоящую встречу с Андерсоном. Вместе с какими-то журналюгами Юрий Петрович - в Париже - берёт у Пауля Эдвардовича интервью. Стараясь разновсячески утаить, что является он тем самым знаменитейшим тяжелоатлетом, сокрушившим андерсоновские вечные мировые рекорды. Но Андерсона не проведёшь! Власова легко распознал уже и по его габаритам, фигуре. Власов описывает Андерсона архималоподвижным, утонувшим в собственном жире отвратным куском дряблого мяса. Правда, чрезвычайно сильного мяса. Парадокс - Пауль Эдвардович способен на более никому неподвластные силовые трюки. И в то же самое время, даже 500-метровая пешая оздоровительная прогулка - предел его волевой и физической выносливости. Рассказывая о себе журналюгам и Власову, Андерсон не скупится на цветистые заумные обороты - точь-в-точь, как и сам Власов. Думаю, не требуется пояснять, почему Пауль Эдвардович говорит с литератором Власовым на одном языке. Пусть не по-русски, а по-английски - но всё равно на одном. Андерсон проклинает себя, свой жир, свою слоновью неповоротливость, и в конечном итоге - свою судьбинушку. Устав давать гостям интервью, страдающий тяжелой одышкой Андерсон начал гостей выпроваживать. Однако же - напоследок - не преминул, посчитал своим долгом обратиться с напутствием к "инкогнито" Власову - с напутствием вот таким: "Торнтон поднимается. – А сложены вы!.. – Я чувствую его горячее дыхание. – Дай бог вам удачи! – Торнтон сдавливает мне плечо и расплывается в улыбке, – Великий Торнтон никому не говорил таких слов! Да,, я великий Торнтон – и это не похвальба. Я проложил, себе дорогу трудом, который был не по силам любому. Мир чтил мое имя. Я это храню в сердце. Я – Торнтон, господа, и прошу не забывать!.. Слушай, я видел твою работу в Чикаго. Тренер у тебя есть? Почему затягиваешь подрыв в рывке? И не валяй дурака – переходи на «низкий сед». Кто сейчас работает в рывке «ножницами»? Сколько же ты на этом теряешь! Думаешь, я стал бы распинаться перед ними? Я, Торнтон! Я знаю себе цену. И если бы не ты… Но, черт побери, могу же я это выложить когда нибудь?! Или сдохну с этим камнем на сердце?!. Ты настоящий атлет! Чемпионом станет еще не один человек. Их будут сотни, тысячи! Мир не кончился на нас. Но настоящим атлетам всегда будет счет на единицы. И знаешь, почему? Платят они очень дорого. Мало им дней жизни… Понимаешь, им никогда не удастся сделать меня маленьким… Ну, а теперь ступай! И вы ступайте!.. Чертово пекло! Сейчас бы в бассейн, а? Нельзя! Как говорят немцы: ферботен! Расслабляет мышцы. Ты им объясни, почему атлету нельзя плавать и быть на солнце, когда он работает. А я всю жизнь работаю… Ты, парень, не валяй дурака. Давай, переучивайся в рывке. Еще вспомнишь чудака Торнтона… Но это он может меня так называть. Только он! А для вас: мистер Торнтон, великий Торнтон!.. Слушай, тебя многие ненавидят – значит, ты стоящий парень. Я ведь умею читать людей по цифрам спортивных отчетов, по молчанию. Слушай, увидишь, болтается в конце коридора: рыжий, глаза хама. Вели, чтобы ко мне пришел. Пусть уберет этот свинюшник… А вы толково переводите. Не знаю, все ли верно, но язык у вас подвешен. Пишите, но… Знаю я вашего брата…" Ну и как после такого теплосердечного квалифицированного дружеского напутствия от самогО великого Андерсона Власову не задуматься было о как можно более скором переучивании себя с подседа в рывке отсталого, можно сказать, упадочного, на рывковый подсед прогрессивный, буквально звенящий заманчивым обещанием всё новых и новых удивительных мировых рывковых рекордов?
полная версия страницы